Но я их помню, конечно: Когда-то в ней жили все: Классы 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Для дошкольников. Кажется, так устроена ядерная бомба, но тогда я о ней еще не знал. Автопортрет», комментарии и мнения людей о произведении. В XIX веке литература вообще признавала только два финала:
| Добавил: | Kajikus |
| Размер: | 11.61 Mb |
| Скачали: | 56493 |
| Формат: | ZIP архив |
В него можно было войти, перешагнув пдрес, но я зашел со двора. Тут все было на месте: Таким я все это увидел, впервые навестив бабушку. Но теперь мне никак не удавалось понять, как в этом кукольном пространстве умещался целый еврейский мир, который был моим ранним детством. Нашей была одна комната. Когда-то в ней жили все: Спали в два этажа — и под столом, и на столе. Но я застал относительный простор, который мы делили уже с одной бабушкой и лимонным деревцем, дававшим бледный и обротный плод раз в год, зато зимой.
Другим любимцем был колючий куст лечебного алоэ. Он служил панацеей семье, любовно лелеющей свои хвори. У меня, правда, ничего не болело, но бабушку это не останавливало. Желтки, обратеый, сахар, сливочное масло и чайная ложка считавшегося лечебным коньяка перетирались в пасту элегантного цвета беж. Поскольку этим кормили на завтрак, обед меня не интересовал. Пугаясь, бабушка удваивала дозу, и есть хотелось еще меньше, что не могло ее не тревожить.
Please turn JavaScript on and reload the page.
На Чкалова вся жизнь вертелась вокруг еды, заменявшей религию и обратнй ею. Рассыпавшаяся под ударами светской истории и давлением державного атеизма старая вера сохранилась только за столом, где все праздники — от Пейсаха до Седьмого ноября — отмечались одинаково: За окном открывалась киевская жизнь.
Из вечно мокрой Риги она казалась южной и красноречивой.
Бабушка всех знала и проводила время в разговорах, высунувшись по обартный из окна. Через него шла торговля съестным. Лучше всего была бледно-розовая земляника с дурманящим ароматом. Ее продавали стаканами и ели со сметаной, отчего обед меня привлекал еще меньше. Обычно он был связан с курами. С базара их приносили живыми к соседу-шойхету. Престарелый резник уносил жертву в свою каморку и выносил обратно обезглавленный труп.
Я уже понимал, что казнь имела отношение к богу, но еще не знал — к какому, предпочитая гоголь-моголь и землянику. Напротив палача жила богатая Сима: Муж Симы служил билетером в Народном театре, что открывало не понятное мне но не ему щедрое поле для коррупции.
Во обртный случае, в их комнате был свой сортир, пока остальные пользовались нужником во дворе. Обраный, в этом доме, переполненном, как трюм корабля с эмигрантами, трудно было не ссориться, чаще всего — на заставленной керогазами кухне.
В канун праздников она становилась полем боя.
Хозяйки сталкивались лбами, готовя фаршированную рыбу из карпов, плескавшихся у всех под ногами в жестяных тазах. Потомки скотоводов, евреи любили пищу свежей, желательно — живой. Многим позже я видел нечто подобное у Босха и Германа. Теснота, возведенная в квадрат, взламывала социальные молекулы, вынуждая к телесному общению на следующем, атомарном уровне. Кажется, так устроена ядерная бомба, но тогда я о ней еще не. У меня не было букваря. Он полагался только первоклассникам, а до них мне было еще невыносимо далеко — года полтора.
Читать я учился по вывескам, когда меня водили гулять. Чкалова напоминала горное ущелье. Во-первых, я был маленьким, во-вторых, в Латвии нет гор, только дюны, в-третьих, улица и впрямь крутая.
В ливень по ней катился мутный вал с пеной окурков. Однажды он сшиб меня с ног и вынес в громадную лужу на площади Победы.
Александр Генис — Обратный адрес. Автопортрет
В ясную погоду мы ходили на нее есть истерически вкусные кавказские огурчики. На площади всегда шла стройка. Посередине воздвигали цирк, на углу — кинотеатр. Его еще строили, а вывеска уже горела. Она стала первым словом, которое я прочел. Со временем в нем собралось страниц.
После смерти отца она стала моей родовой книгой, и я заглядываю в нее каждый раз, когда хочу освежить рецепт или набраться мужества.
Отец никогда ни о чем не обратгый. Школьник, нашедший Горячий камень, отказался от этой перспективы, не желая заново остаться на второй год в первом классе. Тогда он привел к камню израненного красноармейца, но и тот решил не отдавать искалечившую его боевую юность. Что и не удивительно. Кант говорил, что никто не согласился бы родиться, зная, что нас ждет.
Напишите нам свой отзыв
Только отец, ни на секунду не задумавшись, спросил: Исходной точкой в них был Еврейский базар, вокруг которого жил и кормился весь иудейский рукав моей семьи. На нем торговали всем, что покупалось, и каждый товар считался нелегальным, ибо незаконной была сама частная торговля. Другой, гееис, почти не было, и власти ограничивались поборами. Восторг у отца вызывало съестное.
Роняя слюну на страницу, он вспоминал деревенских баб, усевшихся ватными задами на ведрах с огненным борщом — чтоб не остыл. Мемуары отца переполнены лакомствами, что прекрасно иллюстрировало его мировоззрение. Отец искренне не понимал, как можно винить мир в наших неурядицах. И ни война, ни политические разногласия с режимом, каждый раз заканчивающиеся уверенной победой режима, не отменяли его веры в то, что жизнь состоит из вкусных вещей и блондинок, пусть и крашеных.
Бабушка устроилась лучше многих, потому что шила сорочки. Она накладывала выкройку на простыню, и вырезала перед и спинку рубашки.
Потом края аккуратно сшивались, но так, что влезть вовнутрь мог только выпиленный из фанеры пдрес, вроде тех, с которыми снимают простаков на курортах. До смерти отца мучила загадка: Искусство кройки и шитья, хоть и в сокращенном виде, бабушка переняла от своего отца и моего прадеда Соломона.
Это архитектурное ископаемое представляло собой небольшой куб, глухо запирающийся со всех сторон на случай погрома.
Такие лавки я встречал во Флоренции, на Понте-Веккьо, но у евреев Киева не было выбора между гвельфами и гибеллинами. Им доставалось от тех и. Когда нэп кончился, власти отобрали у прадеда пятикомнатную квартиру с отдельной каморкой для прислуги. Теперь в людской жили все мои предки. Ее, последнюю ценность буржуазного быта, герис больше жизни.
Поэтому, отправляясь в эвакуацию, Соломона оставили сторожить комнату. Расчет был на то, что фашисты, как бы их ни чернила известная враньем советская власть, не тронут беспомощного старика, умеющего говорить лишь на своем, похожем на немецкий, языке. Прадеда расстреляли в Бабьем Яру. Как все еврейское, овраг считался полуподпольной достопримечательностью, но в Киеве все знали к нему дорогу.
Евбаз — болото города, куда стекались окрестные улицы. Кроме них были адес и проходные дворы. Они вели в переулки, населенные родственниками. Они выходили из дома одрес на Евбаз и друг к другу. Чаще всего собирались у старшей, на Чкалова.
Отзывы на книгу
Она зарабатывала этим оюратный жизнь, прибившись в эвакуации к цыганскому табору. Будущее сестер мало волновало. Они предпочитали настоящее, считая, адрас любые перемены ведут к худшему. В этом сказывалась национальная защитная реакция. Заранее оплакивая грядущие беды, евреи вырывали у судьбы жало, лишая ее преимущества внезапной атаки.
Мне это тоже знакомо. Я избегаю покупать в кредит, чтобы не оказаться гегис у будущего. Зато отец не верил в унылую еврейскую предусмотрительность и всегда жил в долг. Еще не научившись читать, я уже умел считать взятки, и меня брали четвертым.
Самая простодушная, тетя Сарра, обманывала виртуозно, тетя Феня всегда попадалась, бабушка была жандармом игры.
Собственно, она всех держала в страхе, кроме нас с отцом. Меня она обожала как маленького, его — боготворила как большого. Отец и правда был выше всей своей неказистой родни, особенно в фуражке.
Но родственники не вникали в подробности и тайно считали отца генералом. Он снисходил и не спорил.